Шубенков: Надо идти в сторону коммунизма
Представляем нашиv читателям интересное интервью отечественного спортсмена легкоатлета Сергея Шубенкова. Многие его, скорее всего, знают по многочисленным интервью во время «допингового скандала». Примечательно оно тем, что Сергей говорит о коммунизме и о пороках капитализма. Рассуждает он спокойно и здраво для профессионального спортсмена. С капитализмом Сергей Шубенков встречается постоянно в своей профессиональной деятельности — спортивные объекты разрушены, организационный бардак. Удивляет его правильное понимание капитализма и коммунизма. Например, суть движения к коммунизму он правильно подловил, что это движение от простого к сложному со своими откатами назад и неудачами. Таким пониманием, порой, не могут похвастаться даже закоренелые приверженцы левых идей.
Момент с восхвалением Его оставим на совести редактора или спишем на пробелы в самообразовании и зависимое положение спортсмена. В любом случае, это радует, когда мы узнаем о знаменитых людях, которым не все равно что происходит в обществе, и которые считают, что лучший выход — это коммунизм.
— Пару лет назад тогда ещё игрок сборной России Василий Березуцкий сказал, что Россия не только не футбольная, но и не спортивная страна. Согласен?
— Думаю, да. Мы всё больше отдаляемся от спорта. Когда я учился в школе, то класса до пятого замечал, что все дети стараются ходить в какие-то секции. Сейчас эта мода прошла. Если детей и отдают куда-то, то не в спорт. Почему-то он стал неинтересен. Вот в советское время был культ спорта, а сейчас страна у нас другая, мысли народа о другом.
— Не до развлечений?
— Получается, так. Одни не хотят развлекать, другие — потреблять. Вы даже не представляете, сколько людей ходит на лёгкую атлетику в США и Великобритании. На «Бриллиантовую лигу» в Бирмингеме билеты стоят по 100 фунтов, а собирается полный стадион. У нас, если это не чемпионат мира по футболу, не затащишь даже бесплатно.
— Но ты же не будешь отрицать, что государство инвестирует в спорт огромные деньги.
— Я государство ругать не имею права. У таких, как я, членов сборных всё есть. Зарплаты, сборы, тренировки в Новогорске, экипировка. Когда мы американцам начинаем об этом рассказывать, у них слюни текут: «Как, ты и тренируешься, и зарплату получаешь, и ездишь – и всё бесплатно?». У них всё иначе: выступаешь в прессе, ищешь рекламные контракты, зарабатываешь призовые, но за тренера, проезд, сборы платишь сам. Другое дело, что там и условия для любительского спорта другие.
— У нас всё грустно?
— То, что не касается сборной и высшего эшелона, да. Почти всё, что было построено в 70-е или 80-е годы, разваливается. Да и самих объектов мало. Знаешь, в 12 лет я сказал маме, что хочу в лёгкую атлетику. Она немного загрустила, потому что сама всем этим занималась и знала положение дел. В общем, расстроилась, но на стадион отвела. И первая фраза, которую я услышал от тренера Сергея Клевцова (он обращался к маме), звучала так: «Ты представляешь, а у нас на стадионе всего четыре барьера, мы тут нормально даже занятие даже провести не можем». Это было в 2003 году, но за 15 лет толком ничего не изменилось. Те же барьеры то появляются, то пропадают.
— Что, сложно купить барьеры?
— Ну вот по тендеру в школу недавно завезли непонятно что. Хорошие барьеры почти ничего не весят: ты их легко расставил, планку опустил или поднял. А наши – это тяжеленная конструкция на болтах, будто из говна и палок сделанная. И ведь они все сломаются очень быстро, и по тендеру придётся заказывать новые. Вопрос: почему не закончить круговорот и сразу не взять хорошие и долговечные? Наверное, так работает система госзакупок.
— Мы видели кадры твоих тренировок: старый зал, протекающая крыша. Что это?
— Это тир — такая кишка на 80 метров, кое-как слепленная в 90-е для тренировок биатлонистов. Сейчас это единственное место, где уложена нормальная дорожка и где мы можем работать зимой. Но так как здание строили с нарушениями, тир стал понемногу разваливаться: вывалился кусок стены, крыша стала течь. В итоге недавно тир решили закрыть, оставив только место для занятия штангой – это такой пятачок, где биатлонисты хранят оружие.
— А кто закрыл?
— Говорили, государство. А мы как начали проверять, то выяснилось, что ни Роспотребнадзор, ни другие органы к этому непричастны. Оказалось, наши в Барнауле сами решили – от греха подальше. Я и сам понимаю, что да, от греха стоит закрыть. Но давайте от греха вообще всю лёгкую атлетику закроем, давайте от греха вообще ничего делать не будем. Это вопрос принципиальный, потому что тренироваться мне просто негде будет.
— Разве нет других стадионов?
— Есть. А толку? Даже летом бегать невозможно. Понимаешь, за всё время нас послушали только один раз, когда строили дорожку у училища олимпийского резерва как раз рядом с тиром. Директор пришёл к Клевцову и спросил, что нам конкретно нужно. Но и там возникли проблемы. Круг стадиона нельзя было заложить нормальной дорожкой, потому что мешали коммуникации. В итоге за счёт травы удлинили и расширили прямую, добавили сектора, но покрытие до конца не приклеили, потому что денег на асфальт не хватило. Но это ещё хороший случай.
— Есть хуже?
— Стадион «Динамо». Раньше там была обычная чёрная резина, мы воевали, чтобы сделали подходящее покрытие. Ну вот положили там недавно дорожку, так она уже непригодна, вся пошла дырами. То же самое с манежем «Политеха», где ещё мама тренировалась. Старую листовую резину поменяли, а на новой уже дыры до бетона. Причём масштаб беды был ясен сразу после ремонта: дорожка была кривой, крошилась.
— Ты можешь позвонить и предъявить кому-то из спортивного комитета: «Что вы положили вообще»?
— Я ничего не могу делать, потому что это федеральный вуз, министерство образования им занимается. Есть, конечно, ребята на местах. Я им говорю: «Что там натворили, давайте переделаем?». Они такие: «Давайте»! Подали в суд на подрядчика. Ну всё, год ждём. Пока суд идёт, дорожку не сделают.
— Если ты будешь тренироваться на дорожках «Динамо» и «Политеха», то…
— Что-нибудь себе точно сломаю. Группа Клевцова оттуда ушла. В никуда.
— Конкуренты из других стран видели, где ты работаешь?
— Когда Коллин Джексон приезжал, я ему показывал протекающий тир. Он говорит: «Слушай, я в Кардиффе в колледже тренировался, штангу поднимал, а сам задницей к батарее прислонялся, потому что холодно». Получается, мы в какой-то степени закалились. Но проблема в другом: оставьте мне хотя бы этот протекающий тир!
— Ты вообще много тренируешься в Барнауле?
— Конечно, это же мой дом. И зимой, и летом.
— А нет ли смысла временно переехать в Москву?
— Нет, там ведь тоже особенно тренироваться негде.
— Вот Клишина уехала в США…
— Меня один раз тоже звали в Лос-Анжелес, всем одну и ту же байку рассказываю. После чемпионата мира подошёл человек: «Ты такой крутой атлет, мы тебя приглашаем». Я говорю: «А давайте мы моего тренера тоже туда возьмём? Они: «Нет, тренер старый, семейный человек. Ему такое уже не пережить». Больше разговоров не было. Может, они вообще в шутку сказали.
— А если бы они взяли тренера?
— Остался бы в России. Мне дома удобно, хорошо, у меня семья, ребёнок недавно родился. Да, если я уеду из Барнаула, то многим чиновникам действительно станет проще жить. Им и так не хватает госфинансирования, чтобы детям экипировку покупать и на соревнования возить, а тут ещё я со своими требованиями.
— Это такой вот патриотизм «малой Родины». Если уехать, то тут вообще всё закроется?
— Да нет, я прежде всего за себя воюю. Но тренер же вытаскивает народ, в сборную готовит кадров. Пока до моего уровня не дорос никто, но у нас есть молодые ребята, которые на смену приходят. Люди едут из районов, у них цели, мечта. И что, вот это вот сейчас остановить? А что дальше будет? Откуда брать людей?
— У молодых хорошие зарплаты? Или они за идею?
— Какие зарплаты? Клевцов у нас человек вообще не особо скандальный, но не так давно был классный прецедент, когда я выиграл чемпионат мира. Сразу после этого нас обрадовали в Барнауле известием, что уменьшили зарплату на 5%. Зарплата ведь и так сама по себе падает, не индексируется, а тут нам её натурально ещё уменьшили.
— На сколько?
— Было что-то вроде 35 тысяч. 5 процентов отняли, стало 33 тысячи. Сказали: «Ну, извините, у нас бюджетное финансирование сократили, мы отрезали всем». Я такой говорю: «У вас, наверное, много человек чемпионат мира выиграли в этом году, раз вы всем так отрезали». Они: « Ну как, кому-то 50% убрали, а вам всего 5% срезали. Радуйтесь». Ну, мы и обрадовались. Никуда не пошли, скандалы не стали устраивать, только за тир боремся. Видишь – он у меня к любому вопросу привязан.
— Какая зарплата у Клевцова?
— Не знаю. Он топовый тренер. Думаю, что от 50 до 100 тысяч. Из них около 30 тысяч – в нашем спорткомитете. При этом он ещё зарабатывает с моих призовых и рекламных – это 20%. В общем, если всё суммировать, думаю, тысяч 150 в месяц, если я прям выигрываю всё, он получает. А если не выигрываю, то сами понимаете.
— То есть другие тренеры работают за 20-30 тысяч?
— Это ты, видимо, о Москве говоришь. У нас в ДЮСШ ставка 7 тысяч рублей. Я знаю одного мужчину, с которым служил ещё до того, как пришёл в ЦСКА. Он бывший дзюдоист, сейчас работает тренером на две ставки и получает по 7500 рублей за каждую. Хорошо, что ещё зарплата в армии у него 35 тысяч. Говорит: «Если бы не служба, то не знаю, как бы выживал».
— Есть понимание, что с этим делать?
— Нет, абсолютно. Из-за этого кадровый голод. Сейчас самому молодому тренеру сборной лет 45. Никому это не нужно. Плюс у нас можно прийти с минимальным образованием и работать за 7 тысяч. В этом я и вижу большую проблему, в том числе и допинговую. Новые люди работать в профессию не идут, а старые работают, как привыкли ещё в те времена, когда всё было как бы можно. Это мне с Клевцовым повезло, а попался бы кто-то другой…
— И?
— Не стал бы я тем, кем являюсь сейчас.
— Ты, как чистый спортсмен, что-то получил за Олимпийские игры 2016 года?
— Да. Как медалист игр. Это принято называть компенсацией, но мне это слово не нравится. Я называю это призовыми.
— Считаешь, заслужил такое поощрение?
— Да. Это премия за хорошо проделанную работу, которую мне не удалось реализовать. Эти деньги заработал честно. Моей вины в отстранении нет. Более того, после 2016 года я себя вообще считаю сержантом информационной войны: сколько интервью раздал, сколько провёл интеллектуальных изысканий на все эти темы… Считаю, сделал всё, что мог.
— Знаешь, меня всегда смущало это ваше желание абстрагироваться от проблем. Когда всё хорошо – вы нормально живёте в системе, получаете деньги от государства или, как ты сказал, ездите на сборы, нахваливаете чиновников. А как что-то случилось с этой системой – виноваты не мы, а абстрактные «они», тот же Мутко.
— Чтобы понять, в системе ты или нет, нужно понимать, какие у тебя с этой системой взаимодействия и связи. Я прекрасно понимаю, что основное моё взаимодействие – с тренером. Тренировочный процесс обеспечивают конкретные организации – спорткомитеты и иногда национальная команда, когда мы уезжаем на сборы. И всё. Поэтому не нужно меня делать частью чего-то. Я честно делал своё дело, систематически выигрывал международные турниры, активно взаимодействовал со СМИ, заслуживал доверия и не понимаю, за что пострадал…
— Несмотря на психологический груз, ты продолжаешь прибавлять. За счёт чего?
— Мы же с тренером работаем, экспериментируем. Не хочу вдаваться в подробности, но когда сезон только начинался, я не был уверен, что буду в таком порядке. Но первый раз, когда из 13 секунд выбежал, – удивился, насколько всё легко далось. То есть помню, что раньше тренировались всегда на 13.40, а потом сильно напрягались и пробегали за 13.20. А сейчас выходим на тренировочное время 13.20, из которого 13.09 или 13.03 я могу сделать даже в несвежем состоянии. Если ещё чуть-чуть потренироваться, то будет результат близкий к европейскому рекорду. Прогресс идёт.
— У тебя хорошее настроение – это понятно. На как дела у друзей по команде: спортсмены три года не выступают под своим флагом.
— Команда легкоатлетов – это специфическое явление. Вот думаю, где я с командой общаюсь. Ну, в бане, на сборах. И всё — у меня особо-то и друзей там нет.
А так – три года прошло. Все привыкли заявки писать, гербы заклеивать, ждём, когда Россию допустят. Тем более Международная федерация лёгкой атлетики легко может это сделать. Они ведь придумали на конгрессе, что теперь федерации будут подразделяться на группы. Право имеющие и те, на которых косо смотрят. И при таких механизмах держать Россию в отстранении смысла нет, потому что она сразу попадёт в ту группу, которой они не доверяют — вместе с Кенией, Украиной, Эфиопией. И оттуда допуск атлетов будет индивидуальным.
Во-вторых, ИААФ сейчас внедряет систему World Ranking. То есть если раньше ты просто пробегал норматив и мог ехать на Олимпийские игры или на чемпионат мира, то теперь тебе нужно постоянно выступать, быть в топе рейтинга. Кто хорошо себя зарекомендовал, тот на большой турнир и поехал.
— Но в таком случае в российской заявке будут отдельные звёзды — 5-6 человек. Именно команды, которая могла бы бороться с американцами, уже не создашь.
— Не согласен с этим. Наказания-то коснулись верхушки, и этих спортсменов уже и не видно. А подрастает много хороших ребят. Мне 28, а я чувствую себя на сборах самым старым. Так что не всё так плохо.
— Можно ли сказать, что этот скандал на дистанции действительно пойдёт нам на пользу? Как там говорили в ВАДА и МОК: «Мы хотим очистить спорт России, чтобы всё началось заново».
— Перхоть можно вылечить шампунем, а можно гильотиной. Они выбрали второй вариант. Причём избирательный. Вот почему в Германии, Америке так редко тестируют в сравнении с нами? Если слушать их разговоры – у них всё чисто, прекрасно и хорошо. А у нас система и ловят дофига. Но как только начинаешь сравнивать цифры с объективными данными, то видишь кучу немцев, которые выиграли чемпионат Европы, но которых мы не увидели на континентальном кубке. Почему, интересно? Это первое. Второе: все знают про американский спорт, у них олимпийские дисциплины более или менее чистые. А остальные виды спорта даже особо и не скрывают применение допинга: что НБА, что НФЛ. Вот я недавно узнал, почему людей с американских студенческих чемпионатов нигде нет. Если парень бежит с барьерами 13,15, а второй спортсмен после меня в этом году — испанец Орландо Ортега — бежит 13,08, то почему бы ему не приехать на чемпионат мира или «Бриллиантовую лигу»? Да он просто понимает, что не пройдёт допинг-контроль. У них внутренние рекорды не ратифицируются. К чему я это всё? Да к тому, что нельзя судить о том, чист ли спорт только по разговорам. Мало ли, кто что говорит. Только вот головы рубят именно тем, кому хотят.
— Но в 2014 году ты сам говорил, что в России есть проблема с допингом.
— Так всё и было. К примеру, то, что ходоки делали вот это вот всё, было ясно ещё за несколько лет до скандалов. Но я был уверен, что всех нас это не затронет. Как это: одни накосячили, а огребают другие? Оказалось, что раздуть скандал очень просто. Берёшь газету The Independent, читаешь: в России выявлена масштабная, беспрецедентная, всепоглощающая система допинга. Всепоглощающая – это какая? Ну вот у всех 1%, не считая пресловутые терапевтические исключения, которые, как мы помним, допингом не считаются, а у нас 2,5 – это значит всепоглощающая.
— Стоп, но у нас отняли большую часть олимпийских медалей 2008 и 2012 годов. Это же позорно.
— В том-то и дело. Кажется, что это вау-вау-вау, у призёров забирают медали! А если рассмотреть это в масштабах спорта, то получается, что виновны единицы. Просто совпало, что медалисты приняли допинг и стали медалистами. Причём перепроверку-то устраивали только с русскими, потому что нашёлся свой Родченков, точно указавший на пробы.
— А в твоей жизни были Родченковы, которые говорили: «Серёжа, съешь»?
— Нет. Ни один спортсмен сам не догадается, что, как и когда принять, чтобы это работало. Нельзя просто так сожрать что-нибудь – стероид, гормон, ЭПО, — а потом пойти и бахнуть всех. Ты можешь хоть сейчас заказать стероиды, принять их, но не пробежишь барьеры быстрее меня. Ты даже сотку быстрее меня не сделаешь, учитывая, что я её бегу не быстро, примерно за 10,6. Ты спрогрессируешь относительно себя, но не выиграешь.
— У тебя не было идеи создать образовательную программу для детей с лейтмотивом «Я – чемпион мира, и я – чист»?
— Это не для детей надо делать, а для тренеров. Не знаю, насколько это сейчас актуально, но, видимо, была в головах у многих людей навязчивая мысль, что невозможно выигрывать честно. Все думают так: они там у себя жрут в США, значит, и мы здесь будем. Хотя откуда мы можем знать, кто и где там что жрёт? Я что, буду по тумбочкам у них там шариться и пилюли их искать? Мы можем только подозревать. Например, моя любимая мадам Кендра Харрисон. Например, если она не попадает в национальную олимпийскую команду, а неделю спустя устанавливает мировой рекорд, то там наверняка что-то нечисто. Хотя, опять же, я не могу знать. Поэтому идею «они все жрут допинг» нужно искоренять. Никто не может знать, как там всё работает.
— Так, может быть, и нужно говорить всем – детям, тренерам, — что вот: я – чемпион мира и я чист? Ведь можно стать чемпионом мира чистым.
— Детям можно так говорить. А тренерам надо прививать другое: нужно приглашать других тренеров, которые будут рассказывать, что вот я, грубо говоря, поляк, и я знаю, что можно делать так и так, но мы готовимся чисто. Нужно, чтобы рассказывали, как именно готовиться, делиться методиками, обучаться. И это поможет искоренить проблему.
— Ты веришь, что вся эта антидопинговая кампания – заговор против России?
— Не без этого. Если бы не международная политика и информационная война, то скандал бы так не раскрутили. Подрали бы, но потом всё равно бы успокоились. Тут, в отличие от того же «дела Скрипалей», были реальные виновные, мы потеряли больше 30 олимпийских медалей – крыть это было уже нечем. Это идеальная ситуация для тех сил, кто хотел Россию придушить, на место поставить. И они это сделали.
— Ты вообще подвержен пропаганде?
— Да вряд ли, я телевизор почти не смотрю, для изучения повестки выбираю что-то в YouTube.
— И что там?
— Слушаю агитации за коммунизм от Гоблина. Интересно мне.
— Тебе импонируют эти идеи?
— Понимаешь, в своё время с упоением учил историю, но считаю, что этого было недостаточно. На юридическом факультете тоже проходил много общественных наук и философские идеи, но считаю, что знаний не хватало. И вот начал добивать, пытался разобраться в некоторых вещах. И про то, как экономика работает, и почему мы в такой ситуации оказались. И вот некоторые вещи с жизненными тенденциями совпадают.
— Например?
— Вот что происходит при капитализме: богатые люди становятся ещё богаче, а бедные ещё беднее. Грубо говоря, ты возьми очень много денег, положи их в банк, а лучше в компании и акции, и ты будешь очень хорошо жить, не работая. А если у тебя денег нет, то тебе приходится работать очень много и тяжело, причём за постоянно уменьшающуюся зарплату. Перспективы нерадужные. А почему так происходит? Да потому что те деньги, которые получает очень богатый человек через вложения или акции, они ведь откуда-то появляются. Всё снизу вверх перетекает, и, наверное, так вечно не может продолжаться.
— Ты говоришь о коммунизме, но ты ведь не жил в СССР.
— Я, безусловно, при нём не жил, и честно говоря, я не знаю, насколько это идеальная модель была. Но мне нравится одно сравнение: возьми «Боинг» и самый первый самолёт. Понятно, что разница грандиозная, но надо же с чего-то начинать. Надо идти в сторону коммунизма, потому что нынешнее устройство общества себя изживёт, как когда-то изжили феодализм и рабовладельческое общество.
— А разве Россия с Путиным не идёт в ту сторону?
— Нет. Это чистый капитализм, когда определённая группа лиц владеет всем, а народ беднеет. При этом давайте сравним Путина с теми, кто был в последние 100 лет. С тем же Сталиным давайте сравним. И он выигрывает у всех за явным преимуществом. В положительную сторону, конечно. Другое дело, что, судя по его риторике, он внутри страны ничего не решает. Функция у него как у красивой обёртки: хорошо говорить, остро шутить, вроде бы бороться за народ. Но на самом деле глобально мало что меняется.
— Навальный тебе симпатичен?
— Забавный человек, без неприязни. Но я думаю, что это просто проект Кремля. Такая увеселительная программа для зрителей и организация досуга для детей. Меня это мало интересует, но будь у меня сын лет 16, я бы его на митинг отпустил при определённых условиях. Так, чтобы на памятники не лез, аккуратен был и не получил по морде.
— У тебя уже достаточно медалей, чтобы после окончания карьеры попасть в областную Думу, а потом в государственную. Пойдёшь?
— Становиться винтиком в капиталистической машине угнетения рабочего класса? Нет, без меня.
— Но ты хотя бы сможешь на что-то влиять изнутри.
— В том-то прекрасны и удивительны парадоксы, что, будучи внутри государственной машины, ты движешься с ней только в одну сторону.
— Но, даже двигаясь в одну сторону, ты поможешь какому-нибудь спортсмену хотя бы отстоять тир. Сделал звоночек…
— Куда звоночек? Если я буду плохим руководителем, то скажу «ладно-ладно» — и ничего не сделаю. Если буду хорошим, то сразу начну думать: а где брать деньги? Ответ один – у олигархов. Значит, надо идти к олигархам, выпрашивать. Они разве чем-то со страной связаны? Захотят — дадут. Не захотят — не дадут. И даже если не дадут, их непорядочными людьми не назовёшь, потому что они не обязаны.
Кстати, а наш тир мы с Клевцовым всё-таки отстояли. И примерно вот вышеописанным методом. Как только информация дошла до губернатора и его заместителя, все проблемы разрешились буквально за день-другой, нашлись деньги, и уже ведутся ремонтные работы. Надеемся, к зиме место для тренировок у нас будет.