Троцкизм: старая болезнь и её современные формы

Что можем сказать мы о современных проявлениях троцкизма в левом (коммунистическом) движении?

Прежде чем перейти непосредственно к рассмотрению, необходимо сверить понятия, как говорил Владимир Ильич — “Спорить о словах, конечно, не умно. Запретить употреблять «слово» империализм так или иначе невозможно. Но надо выяснить точно понятия, если хотеть вести дискуссию”. Именно так мы и поступим, для того чтобы обозначить какое именно содержание мы вкладываем в используемые термины. Сначала дадим краткое определение, а затем уже приступим к собственно изложению нашего понимания положения дел.

“Бюрократия” — (от франц. bureau – канцелярия и греч кратос – власть) – система управления, основанная на вертикальной иерархии и призванная выполнять поставленные перед нею задачи наиболее эффективным способом. В узком смысле — это специфическая форма социальных организаций в обществе (политических, экономических, идеологических и др.), существо которой заключается, во-первых, в отрыве центров исполнительной власти от воли и решений большинства членов этой организации, во-вторых, в главенстве формы над содержанием деятельности этой организации, в-третьих, в подчинении правил и задач функционирования организации целям её сохранения и укрепления. Бюрократия в широком смысле присуща обществу, построенному на социальном неравенстве и эксплуатации, когда власть сосредоточивается в руках той или иной правящей группы.

“Демократия” — (греч. δημοκρατία – власть народа, от δῆμος – народ и κράτος – власть). Термин Демократия употребляется: 1) для обозначения народовластия, 2) для характеристики государства, которое отличается рядом юридических признаков (признание воли большинства в качестве источника власти и декларирование свободы и равноправия граждан), 3) как синоним прав и свобод граждан. Однако в каком бы смысле ни определялась Демократия, она во всех случаях является одной из политических форм классовой диктатуры, орудием в классовой борьбе.

“Троцкизм” — это идейно-политическое мелкобуржуазное течение в рабочем движении. Возник в начале 20 в. как разновидность меньшевизма в РСДРП. Название получил по имени идеолога и лидера Л. Д. Троцкого (Бронштейна, 1879—1940). Теоретические истоки троцкизма — механистический материализм в философии, волюнтаризм, схематизм в социологии. Субъективизм, характерный для мелкобуржуазного мировоззрения в целом, составляет методологическую основу троцкизма. Являясь отражением взглядов мелкобуржуазных слоев населения, троцкизм характерен непониманием диалектики общественного развития, догматизмом в оценках событий и явлений общественной жизни.

Зачем?

Зачем нужно снова и снова поднимать тему троцкизма? Как минимум за тем, чтобы, во-первых, внести некоторую ясность для недоумевающих новообращенных сторонников, которые порой не могут понять причин незатухающих споров и, во-вторых, для того, чтобы разобраться в том, где налицо пустое навешивание ярлыков, а где вполне обоснованные характеристики. Ну а в третьих — для рассмотрения существа явления без привнесения примесей, которые имеют второстепенное значение, порой полностью скрывающих эту сущность. То есть мы пытаемся проанализировать проявления “троцкизма” как они есть, причем сделать это кратко и “крупными мазками”.

 За долгое время сложилась порочная практика увязывания в ложную дихотомию двух понятий — троцкизм и сталинизм. Ложные дихотомии характерны для демагогии (особенно в политике), потому что манипулятивно сужают пространство возможных решений для людей, которым внушается эта ложная дилемма. Ложная дилемма исключает из сферы рассмотрения иные возможные понятия, сосредотачивая внимание на двух данных, причем зачастую каждое из данных понятий используется с нарушением закона тождества, который гласит, что понятие должно использоваться в одном и том же смысле обеими сторонами на протяжении всей дискуссии без подмены и разночтения. Несмотря на то, что ярлыки троцкизма/сталинизма даже оппонирующими сторонами стали уже восприниматься с насмешкой как обыденность, это все так же остается ложной дихотомией и нуждается в разъяснении.

При этом суть дела таится вовсе не в самих личностях (их взаимоотношениях), хотя нужно отдать должное тому, что личности эти неизбежно сыграли свои роли в таком положении дел. Хочется обратить внимание на очень важный момент — как “троцкист”, так и “сталинист” — это понятия, определяющиеся на самом деле в первую очередь через отрицание, как “не марксизм”, даже “антимарксизм”. Ни “троцкизм”, ни “сталинизм”, так же как и “каутскианство” и т.п. не имеют самостоятельного существования вне соотнесения их с марксизмом. И даже “ленинизм” как понятие включает в себя отрицание марксизма — закономерно в той его части, которая была развита Лениным и успешно применена в условиях, классическим марксизмом не спрогнозированных. 

 И вот тут-то и лежит ключ к пониманию действительного положения дел — для того, чтобы сделать выбор или принять оба отрицания как “не марксизм” в степени “антимарксизма”, необходимо чтобы человек усвоил в достаточном объеме положительное содержание самого марксизма как науки, а это, увы, далеко не всегда так. В работах классиков и революционных деятелей, более-менее глубоко погружавшихся в теорию марксизма, есть особенность, не лежащая на поверхности и скрытая от непосредственного восприятия. В основном люди, обращающиеся к марксизму и начинающие читать работы классиков и прочих причастных, в первую очередь обнаруживают в них тем или иным образом интерпретированные факты. Факты, знакомые и незнакомые, изложенные под непривычным углом зрения. В этих фактах обнаруживается определенная логика, происходит постепенный пересмотр многого, известного или неизвестного ранее, у читателя формируется новый взгляд — неосознанно во многом сформированный под углом зрения тех авторов, с которых он начинает знакомство с марксизмом. Часто бывает и так, что по мере накопления фактов обнаруживается, что былые авторитеты начинают утрачивать свой блеск, подвергаются сомнениям и даже приходит разочарование — но и это зачастую происходит под влиянием накопления других фактов и их интерпретаций. Причем здесь факты и чем они плохи, что мы так настойчиво говорим о них? При том, что накопление фактов и интерпретаций само по себе недостаточно. Поверхностная логика их связи также не дает действительного понимания сути происходивших процессов, их закономерностей и игры случая, влиявшего на эти процессы (подобное происходит и с товарным фетишизмом, застилающим от людей сущностные отношения). У всех работ классиков, если так можно выразиться, есть несколько слоев понимания. Первое прочтение — всегда ознакомительное, совершенно недостаточное для глубокого понимания. Более того, в работах Маркса и Энгельса зачастую излагается полемика с учеными умами, как правило, совсем не знакомыми читателю, а от этого огромный пласт содержания остается в действительности незамеченным, не осмысленным в полной мере, потому что спорят классики в основном не с отдельными тезисами, а с теоретическим подходом к осмыслению действительности в целом, с совокупным мировоззрением оппонента. Именно поэтому порой “незначительные” расхождения во взглядах означают очень глубокие расхождения в теории. И именно поэтому, прежде чем опираться на плоские аналогии и поверхностную логику изложения фактов, необходимо заняться изучением самой теории для получения возможности ее соотнесения с практикой и адекватного оценочного суждения в отношении слов и действий той или иной исторической личности. И уж конечно, это положение относится не к частному случаю рассматриваемой нами ложной дихотомии — это общий принцип научного подхода, требующий достаточного уровня компетенции для дискуссии на ту или иную тему. То есть речь не о запрете на мнение, речь о необходимости наличия достаточного основания для плодотворной дискуссии (без этого дискуссия вообще теряет смысл). Если же мы возвращаемся к проблеме “Сталин или Троцкий”, то очевидно, что соотносить Троцкого нужно не со Сталиным, в первую очередь (это — как раз последняя очередь), а с Марксом, Энгельсом и Лениным. Так вот, если начинать изучение марксизма с самих классиков — Маркса и Энгельса, чтобы изучать не просто историю революции как набор фактов для жонглирования, а пытаться понять, как мыслили теоретики марксизма, что же истинно научного в революционной теории, то очень многое становится подсвеченным с невидимых ранее сторон, понимается гораздо глубже и отчетливее, невидимое обнаруживает себя со всей ясностью. Только хорошенько покопавшись в теории, научившись воспринимать реальность, материальность мира как можно ближе к тому, как это понимали классики марксизма, можно рассчитывать на более-менее истинное понимание исторических процессов и роль личностей в этих процессах. И мы еще раз подчеркнем — нужно учиться мыслить так, как мыслили классики, а не искать буквальное, дословное подтверждение тем или иным постулатам. И нельзя просто сказать “в одной ситуации Ленин поступал так, а в другой иначе — все зависит от ситуации” — любой тезис должен обосновываться в полной мере, с учетом предыстории, конкретно-исторической ситуации, расстановки сил, материальных условий существования общества, его экономических и социальных особенностей, уровня развития технологий и культуры — в общем, от совокупности множества факторов. Логика мысли (обоснования) должна ясно, отчетливо отражать логику дела, того “дела”, которое уже стало историей и поэтому может быть осмыслено обстоятельно, как нечто завершенное на данном этапе. И уж конечно нельзя мерить современными мерками действия людей в обществе, стоявшим на гораздо более низком уровне развития во всех отношениях. Марксизм вообще начинается с понимания самых азов, с достаточного усвоения связи материального с идеальным, с понимания того, что человек творит не по произволу, а свобода своей обратной стороной имеет несвободу, то есть, осознание того, что “могу” далеко не всегда тождественно “хочу”.

Троцкий

Что же общего у современных троцкистов с течением начала 20-го века? Да то же, что и содержится в определении — волюнтаризм, схематизм и механистический материализм, то есть — поверхностность в марксизме, прикрываемая при этом революционной фразой. Как сам Троцкий был механистом, так и его последователи характеризуются этим же качеством. Не понимая сути диалектики, они обвиняют оппонентов в догматизме, авторитаризме, вождизме и прочих грехах, громко заявляя при этом о своей приверженности делу революции. Причем, обвиняя в догматизме оппонентов, сами они в своей критике опираются на выхолощенные догмы, даже не замечая этого. В 1917-м, как и раньше, Ленин отчетливо характеризовал Троцкого как представителя мелкой буржуазии, той самой, которая является неустойчивым классом, а потому и классовое сознание у нее соответствующее — колеблющееся, предательски изменчивое. Признавая её возможной попутчицей и союзницей в революции, именно в мелкой буржуазии он тем не менее видел гигантскую проблему преобразования общества — как в силу ее экономического положения, так и в силу сложности работы с ней, её перевоспитания. Невозможно игнорировать все это, списывая на исторический момент — исторический момент сейчас другой, да, но вот сущность классового деления общества осталась прежней, а следовательно и принципы формирования личностей в определенных социальных и экономических условиях, в целом соответствуют той эпохе. Все так же пролетариат принимает идеи господствующего класса как свои, все так же мелкая буржуазия колеблется на грани перехода в другой класс — то выше, то ниже — отсюда и более высокая скорость реакции мелкобуржуазных слоев на происходящие в обществе изменения, и неустойчивость позиций, и нежелание «подчиняться авторитетам», и многое другое. 

Прежде чем перейти к жупелам бюрократии и авторитаризма, “подрезавшим крылья революции на взлете” (основные аргументы троцкистов вкупе с жупелом репрессий), имеет смысл кратко остановиться на личностных чертах Троцкого — кстати, его работы являются наглядным свидетельством как его философских взглядов, так и личностных качеств. Эти работы (как и работы любых других авторов, кроме Маркса и Энгельса), совершенно не годятся для начала в изучении марксизма, но, по мере накопления понимания теории, именно работы людей, причастных в той или иной степени к революции и строительству нового общества, необходимо читать для того, чтобы понять, что же думали практики тех времен, что предпринималось для преодоления старого мира и построения нового, в каких конкретно условиях это происходило. Самому Троцкому, на наш взгляд, удалось оставить ярчайший след в истории революции тем, что в отличие от остальных меньшевиков в определенный момент он выбрал нужную сторону. Ни Плеханов, ни Аксельрод, ни многие другие не стали звездами на темном небосклоне истории — в самый значимый момент они остались верны своим взглядам и, несмотря на историческое величие момента, остались на задворках истории марксизма и революции. 

Лучше всех Троцкого на самом деле однажды охарактеризовал Владимир Ильич, назвав “Иудушкой Троцким” — Иудушка (Головлев) был “снаружи … ласков и добр, другими словами — душка. А внутри — жадный и злой Иуда”. Именно это прозвище как нельзя лучше описывает то личностное, что привносил Троцкий в работу революционеров. Каждый развивающийся объект имеет свою историю развития, предпосылки и условия, формирующие личность такой, какой она в итоге становится, включаясь в общественные связи. При этом теоретические знания — всего лишь знания, которые преломляются через личность познающего субъекта, усваиваются им согласно его особенностям и далеко не всегда теория “преломляет” личность субъекта — бывает и наоборот. Каутский также является примером такого преломления, как и Плеханов, и многие другие. Эти фамилии мы привели именно в пример того, как люди, наиболее глубоко понимавшие марксизм (в соотнесении с другими революционерами), приложившие некогда массу усилий в дело его распространения, в итоге оказались в противоположном лагере, в лагере контрреволюции. Причем в «личной истории революции» Льва Давидовича тенденция “центризма” и волюнтаризма была определенной константой — для этого не нужно читать Краткий курс истории ВКПб или какие-то другие “сталинские подлоги”, достаточно почитать ПСС Ленина, акцентируя внимание на закономерностях, которые на самом деле трудно не заметить без изрядной доли предвзятости. Особенно мы бы порекомендовали к изучению работу Владимира Ильича “Шаг вперед, два шага назад” : в этой работе Ленин пишет о закономерностях “мелочных”, вздорных споров, обнаруживающих глубинные расхождения в фундаменте (о роли “общего” в “частных” случаях он писал не раз, и это положение крайне важно понимать); об интеллигенции, о таком особом ее включении в общественные связи, которое затрудняет ей переход на сторону пролетариата искренне и безвозвратно, как это произошло с Марксом. Так вот, Троцкий тоже всегда был последовательно нестабилен (ненадёжен), самодостаточен для того, чтобы ни с кем не строить прочных союзов, не отступал перед оппонирующим большинством — если ему не удавалось убедить оппонентов на открытых заседаниях, он начинал действовать за их спиной, то есть пытался добиться своего не мытьем, так катаньем (у Ленина много отметок именно на эту тему в адрес Троцкого). Особенно забавно, кстати, в его современных почитателях то, что они критикуют своих оппонентов за те же “авторитаризм” и “диктатуру личностей”, в которых Троцкий в свое время обвинял Ленина за его стремление создать партию одного вождя с диктатурой внутри, — горячо поддерживали подобную его критику практически все представители меньшевиков, надо заметить. Так же Троцкий обвинял Ленина в авторитаризме и вождизме за стремление к межеванию с теми, кого он относил к оппортунистам и т.п.. Удивительно, но когда Троцкий наконец понял, что объединять всё подряд с большевиками не получится, а Ленин отметил этот факт в качестве необходимого для настоящего большевика подхода к объединениям, многие почитатели Льва Давидовича совершенно буквально восприняли слова Ленина как относящиеся не к большевистскому подходу, а непосредственно к личности Троцкого — поразительная поверхностность восприятия! А ведь большевики — это не поименные персоналии, это определенная логика мышления, направление вектора движения — стоит вспомнить происхождение самого термина, чтобы понять эту очевидную, казалось бы, вещь. Кстати, и Ленина Троцкий тоже обвинял в подлогах и лжи^[1], так что в отношении Сталина такое поведение не стало каким-то особенным, скорее наоборот — характерным. И это — черты личности Троцкого в революции, то, как он действовал (и взаимодействовал) с другими представителями коммунистического движения. В целом, он так же видел людей вокруг себя, как и все мы — через призму своего субъективного. Хитрый легко обманывает простодушного потому, что простодушный не ждет от людей того, чего не делает сам (до закрепления жизненного опыта, конечно), зато сам хитрец в силу наличия в нем самом этого качества ожидает подобного ото всех вокруг себя, боясь довериться кому-либо и в конечном итоге предпочитая полагаться только на себя самого. Как правило, люди склонны оценивать поступки и характеры других людей именно со своей субъективной позиции, не замечая, что этим они лишь раскрывают свое собственное я, свое мировоззрение, свое отношение к окружающему миру — ту призму, которая в конечном итоге характеризует их самих. Нужно отметить ещё тот факт, что сам Троцкий в своих работах и письмах постоянно делает упор в первую очередь на личностные качества оппонентов, и Ленина он критиковал так же, упрекая его в подавлении других, в присвоении права на абсолютную истину и т.п. Слишком часто там, где Троцкий не мог одержать победу теоретически, он сводил дело к личности. Совсем не так проводили критику Маркс и Энгельс — как мы писали выше, критиковали они конкретные положения теории оппонента. Ленин же и по словам очевидцев отличался своей неумолимой логичностью и способностью убеждать оппонентов, за что удостаивался от  политических противников самых нелестных характеристик как склочник, агрессор и т.п. Особенно гротескно на фоне всего этого выглядит то, что Троцкий совершенно циничным образом впоследствии называет себя “большевиком-ленинцем” — злая насмешка!

Что же касается основных положений Троцкого: о бюрократии и авторитаризме в СССР, роли Сталина в этом, — мы возвращаемся к тому, с чего начали — начинать изучение марксизма нужно с Маркса и Энгельса. При этом необходимо научиться понимать, что взгляды Маркса не были однажды данной истиной, марксизм развивался во времени, взгляды классиков менялись — не потому, что просто менялись как перебор имеющихся в наличии вариантов или направлений, — марксизм развивался по причине углубления понимания классиками предмета изучения, догадок, основанных на переосмыслении научного наследия других великих умов и на достижениях естественных наук. Эту эволюцию мысли так же необходимо отслеживать и научиться понимать закономерности этой эволюции. 

Бюрократия

Бюрократия — неизбежная спутница человеческого общества с тех времен, когда общество стало нуждаться в особой надстройке для управления им, причем нужно отметить, что как это и бывает обычно — термин появился гораздо позже чем то, что он обозначает. Но в управлении общество стало нуждаться не по причине злой воли субъектов, а по причине достижения такого уровня развития производительных сил, когда без этой прослойки уже (и в то же время — ещё) нельзя было обойтись, когда стало образовываться государство. А государство, как известно марксистам, это не территория — это инструмент, система институтов управления, организация людей особым образом, определенный способ их взаимодействия при наличии противоположных материальных интересов. В своей работе “К критике гегелевской философии права” Маркс совершенно недвусмысленно пишет о том, что бюрократия — это, во-первых, следствие разделения труда — тот еще орешек для строительства нового общества силами и средствами старого!, а во-вторых, корпорация, необходимая для уравновешивания противоположных интересов других общественных корпораций (кстати, советуем обратить внимание на значение этого слова — “корпорация” не всегда чисто экономический термин). Из работы “К критике гегелевской философии права”:

“Корпорации представляют собой материализм бюрократии, а бюрократия есть спиритуализм^[2] корпораций. Корпорация составляет бюрократию гражданского общества, бюрократия же есть корпорация государства. В действительности поэтому бюрократия противопоставляет себя, как «гражданское общество государства», — корпорациям, как «государству гражданского общества». Там, где «бюрократия» является новым принципом, где всеобщий государственный интерес начинает становиться «обособленным» для себя и в силу этого «действительным» интересом, бюрократия борется против корпораций, как всякое следствие борется против существования своих предпосылок. Но как только государство пробуждается к действительной жизни и гражданское общество, действуя по побуждению своего собственного разума, освобождается от власти корпораций, бюрократия старается восстановить их, ибо с падением «государства гражданского общества» падает также «гражданское общество государства». Спиритуализм исчезает вместе с противостоящим ему материализмом. Следствие начинает бороться за существование своих предпосылок, как только появляется новый принцип, выступающий не против существования этих предпосылок, а против принципа этого существования. Тот же дух, который создает в обществе корпорацию, создает в государстве бюрократию. Угроза корпоративному духу есть, таким образом, и угроза духу бюрократии, и если бюрократия раньше боролась против существования корпораций, чтобы обеспечить себе место для своего собственного существования, то теперь она старается насильственно сохранить существование корпораций, чтобы спасти корпоративный дух, свой собственный дух”

То есть, вместе с развитием производительных сил и возникновением государства, начала формироваться прослойка (бюрократия не возникает в завершенной форме — она проходит процесс превращения, как и любой развивающийся объект), — “особое сословие” как именовал её Гегель —  необходимая для осуществления функций управления и регулирования все более сложных общественных процессов, полномочия которой делегировались правящим классом (далее, при развитии производства, управленческая прослойка стала формироваться и внутри других различных “корпораций” общества). А вот бюрократизация этих управленческих структур, превращение содержательных процессов в формальные — процесс вторичный, обусловленный как раз губительным разделением труда, неустраняемыми противоречиями в обществе (что влечет необходимость постоянного поддержания статус-кво текущего состояния), частичностью задач и формированием вызванной этим же частичностью людей-функционеров. Со временем, при отсутствии значимых изменений в структуре и функциях, прослойка автономизируется, обособляется и происходит её превращение в бюрократию, оторвавшуюся от материальной действительности, породившей её, и начинающую играть относительно самостоятельную роль.

А вот что там же пишет Маркс об упразднении бюрократии:

“Упразднение бюрократии возможно лишь при том условии, что всеобщий интерес становится особым интересом в действительности, а не только — как у Гегеля — в мысли, в абстракции; это, в свою очередь, возможно лишь при том условии, что особый интерес становится в действительности всеобщим”. 

Что же может в действительности, в реальной жизни, здесь и сейчас сделать интерес каждого всеобщим, а всеобщий — интересом каждого? Можно ли провозгласить это декретами? Можно ли простой перестановкой людей старого мира в существующих материальных условиях перековать их в людей новых? “Обобществить” их “особые” интересы? И каковы инструменты в руках этих людей для предупреждения бюрократизации? 

Для того, чтобы ответить на последний вопрос, необходимо изучать исторические материалы: статистику, различные сборники, которых, надо заметить, было мало в конце 19-го начале 20-го веков по сравнению с нашим временем, да и методики исследований были относительно неразвиты, но тем не менее материала достаточно для получения вполне отчетливой картины. 

Но тем не менее, первые необходимые шаги были сделаны — к 1924 году органами народной власти являлись Советы рабочих, крестьянских, казачьих и красноармейских депутатов, верховным органом стал Съезд Советов СССР. Депутаты избирались трудящимися прямым открытым голосованием на избирательных собраниях из кандидатов коммунистов и беспартийных. В 1936 году Советы рабочих, крестьянских, казачьих и красноармейских депутатов были преобразованы в Советы депутатов трудящихся. То есть, государство как инструмент правящего класса действительно оказалось в руках трудящегося большинства. Нужно отметить, что о необходимости (и определенной длительности) такого переходного этапа, как сохранение государства с его аппаратом, говорили классики, поясняя необходимость сохранения буржуазного государства (без буржуазии)^[3] и, следовательно, особого аппарата, не только для защиты власти, но и для соблюдения вначале буржуазного в своей сущности права — распределения “по труду”. Вот что пишет об этом Маркс:

“…То же самое количество труда, которое он дал обществу в одной форме, он получает обратно в другой форме. Здесь, очевидно, господствует тот же принцип, который регулирует обмен товаров, поскольку последний есть обмен равных стоимостей. Содержание и форма здесь изменились, потому что при изменившихся обстоятельствах никто не может дать ничего, кроме своего труда, и потому что, с другой стороны, в собственность отдельных лиц не может перейти ничто, кроме индивидуальных предметов потребления. Но что касается распределения последних между отдельными производителями, то здесь господствует тот же принцип, что и при обмене товарными эквивалентами: известное количество труда в одной форме обменивается на равное количество труда в другой. Поэтому равное право здесь по принципу всё ещё является правом буржуазным, хотя принцип и практика здесь уже не противоречат друг другу, тогда как при товарообмене обмен эквивалентами существует лишь в среднем, а не в каждом отдельном случае.

Несмотря на этот прогресс, это равное право в одном отношении всё ещё ограничено буржуазными рамками. Право производителей пропорционально доставляемому ими труду; равенство состоит в том, что измерение производится равной мерой — трудом.

Но один человек физически или умственно превосходит другого и, стало быть, доставляет за то же время большее количество труда или же способен работать дольше; а труд, для того чтобы он мог служить мерой, должен быть определён по длительности или по интенсивности, иначе он перестал бы быть мерой. Это равное право есть неравное право для неравного труда. Оно не признаёт никаких классовых различий, потому что каждый является только рабочим, как и все другие; но оно молчаливо признаёт неравную индивидуальную одарённость, а следовательно, и неравную работоспособность естественными привилегиями. Поэтому оно по своему содержанию есть право неравенства, как всякое право. По своей природе право может состоять лишь в применении равной меры; но неравные индивиды (а они не были бы различными индивидами, если бы не были неравными) могут быть измеряемы одной и той же мерой лишь постольку, поскольку их рассматривают под одним углом зрения, берут только с одной определённой стороны, как в данном, например, случае, где их рассматривают только как рабочих и ничего более в них не видят, отвлекаются от всего остального. Далее: один рабочий женат, другой нет, у одного больше детей, у другого меньше, и так далее. При равном труде и, следовательно, при равном участии в общественном потребительном фонде один получит на самом деле больше, чем другой, окажется богаче другого и тому подобное. Чтобы избежать всего этого, право, вместо того чтобы быть равным, должно бы быть неравным^[4]” 

Нужно подчеркнуть — Маркс пишет о том, что само по себе право — это исторически необходимое явление для приравнивания неравного,  во-первых, и во-вторых, что право в экономике (определяемое ей самой), которая зиждется на обмене стоимостями, вынужденно, необходимо отвлекается от самого по себе человека как индивида со всеми его сторонами кроме одной — той, которая необходима в целях существующей экономики. И это уравнивание вынужденно будет сохраняться до “высшей фазы коммунистического общества, после того как исчезнет порабощающее человека подчинение его разделению труда; когда исчезнет вместе с этим противоположность умственного и физического труда; когда труд перестанет быть только средством для жизни, а станет сам первой потребностью жизни; когда вместе с всесторонним развитием индивидов вырастут и производительные силы и все источники общественного богатства польются полным потоком, лишь тогда можно будет совершенно преодолеть узкий горизонт буржуазного права, и общество сможет написать на своём знамени: Каждый по способностям, каждому по потребностям!”^[5]

Что же пишет Троцкий:

“Социалистическое государство, даже в Америке, на фундаменте самого передового капитализма, не могло бы сразу доставлять каждому столько, сколько нужно, и было бы поэтому вынуждено побуждать каждого производить, как можно больше. Должность понукателя естественно ложится в этих условиях на государство, которое не может, в свою очередь, не прибегать, с теми или иными изменениями и смягчениями, к выработанным капитализмом методам оплаты труда. В этом именно смысле Маркс писал в 1875 году, что «буржуазное право… неизбежно в первой фазе коммунистического общества, в том его виде, как оно выходит, после долгих родовых мук, из капиталистического общества. Право никогда не может быть выше, чем экономический строй и обусловленное им культурное развитие общества»…

Разъясняя эти замечательные строки, Ленин присовокупляет: «буржуазное право по отношению к распределению продуктов потребления предполагает, конечно, неизбежно и буржуазное государство, ибо право есть ничто без аппарата, способного принуждать к соблюдению норм права. Выходит, – мы продолжаем цитировать Ленина, – что при коммунизме не только остается в течение известного времени буржуазное право, но даже и буржуазное государство без буржуазии!»

Этот многозначительный вывод, совершенно игнорируемый нынешними официальными теоретиками, имеет решающее значение для понимания природы советского государства, точнее сказать: для первого приближения к такому пониманию. Поскольку государство, которое ставит себе задачей социалистическое преобразование общества, вынуждено методами принуждения отстаивать неравенство, т.е. материальные преимущества меньшинства, постольку оно все еще остается, до известной степени, «буржуазным» государством, хотя и без буржуазии.”^[6]

Хорошо же понимание государства и права у теоретика Троцкого, боровшегося за влияние в строительстве общества нового типа! Причем здесь материальные преимущества меньшинства в государстве, где “кто не работает, тот не ест” (то есть, работает как раз большинство), а «буржуазное» право работает для распределения при помощи уравнивания труда неравных (в индивидуальных особенностях) людей, если, конечно, опираться на марксизм как теорию, а не как на источник для жонглирования цитатами ради придания весомости ложным тезисам? О каком меньшинстве идет речь у Троцкого? Не о том ли, которое он уже по произволу заклеймил бюрократией и обвинил в контрреволюционной реакции, паразитировании на задавленном ею пролетариате?

“Дальше мы увидим к тому же, что, если в СССР нет имущих классов в собственном смысле слова, то есть очень привилегированный командующий слой, который присваивает себе львиную долю в области потребления” (там же)

“Мы сделали таким образом первый шаг на пути понимания основного противоречия между большевистской программой и советской действительностью. Если государство не отмирает, а становится все деспотичнее; если уполномоченные рабочего класса бюрократизируются, а бюрократия поднимается над обновленным обществом, то не по каким-либо второстепенным причинам, вроде психологических пережитков прошлого и пр., а в виду железной необходимости выделять и поддерживать привилегированное меньшинство, доколе нет возможности обеспечить подлинное равенство.” (там же) и т.д. и т.п. 

Унылая банальность и демагогия — через слово Троцкий пишет о некоей бюрократии, как данности, приписывая ей особый “внеклассовый” статус и при этом — эксплуатацию большинства, полицейщину и подавление революционного движения.  

А можем ли мы вообще отрицать наличие бюрократии в СССР? Все зависит о том, какой период истории существования мы рассматриваем, во-первых, а во-вторых, о какой стадии (возникновения, формирования) идет речь. Ничто не возникает из ниоткуда, все имеет предпосылки, начало, период формирования и созревания. А предпосылки, как мы их понимаем на основании анализа Маркса, конечно же были, другое дело, что предпосылки — это еще не тотальность, а само начало формирования объекта всегда больше подвержено внешнему влиянию, пока его внутренний источник самодвижения еще не сформировался. Бюрократизация органов управления стихийно происходила еще при Ленине, практически  с самого начала, вызвана она была в первую очередь невероятным объемом навалившейся необходимой работы и отсутствием подобного опыта у больших масс людей, вовлеченных в эту работу, их низким культурным уровнем, необразованностью, привычками (вековыми традициями) старого общества и неразвитыми техническими средствами. Именно для преодоления этих негативных тенденций и создавались контролирующие органы — но все это и есть собственный опыт масс, необходимый для их (само)перевоспитания. Можно ли говорить об окончательном формировании бюрократии в 30-е годы? Мы считаем — нельзя. Были ли тенденции к бюрократизации? Несомненно, и постоянно. Но вся суть революции и заключается в том, что обратной её стороной, необходимой постоянной спутницей является контрреволюция. Все “новое” для преодоления “старого” неумолимо с этим “старым” взаимодействует — ведь “новое” появляется на той же почве, на которой зиждется и это “старое”, преобразует его. Пытались ли эти тенденции преодолевать? Да, пытались, и долгое время вполне успешно — нельзя говорить о точных датах, но это никак не период 30-х годов, и тем более невозможно  общей мерой пытаться измерить военные и послевоенные годы. Но как бы то не было, на всем протяжении истории СССР существовали обе противоположные тенденции — как прогресса, так и регресса, в чем-то преобладал прогресс, что-то отставало в развитии и тормозило общее движение, вызывало откаты; на разных этапах существования преобладали различные тенденции. Уверенно об окончательном формировании бюрократии, осознавшей свой “особый интерес” и превратившейся в “сословие для-себя”,  мы уже точно можем говорить в отношении периода косыгинских реформ, хотя и отказ от МТС с передачей техники колхозам в собственность, расстрел рабочих в Новочеркасске и т.п. факты свидетельствуют о том, что интересы общества, качественное его развитие, перестали в действительности быть интересами органов власти, это действительно ключевые пункты, характеризующие органы власти как бюрократию, начавшую действовать в своих собственных интересах. Не репрессии в адрес контрреволюционных элементов и “большевиков-ленинцев”, как это представляет Троцкий, а репрессии в адрес рабочего класса, разрушение социалистических основ экономики — вот явные признаки перерождения органов советской власти в бюрократию, превращения возможности в действительность. Почему именно эти признаки? Потому что именно они свидетельствуют, что на тот момент цели общества уже стали внешними, чужими для органов власти этого общества — бюрократия вступила в стадию противоречия с ними. Случилось ли это в одночасье? Нет, мы уже указали на одновременное наличие противоборствующих тенденций. Как мы писали ранее, объективная опасность бюрократизации присутствовала постоянно, но если же брать объект в развитии, то очевидно сформировалась она вовсе не на заре строительства социализма — слишком много преобразований происходило как в самом обществе, так и в структуре правительственных органов — всё это влияло на развитие процесса бюрократизации, где-то разрушая его, где-то укрепляя. О чем же это превращение свидетельствует? О том, что социалистическое общество не смогло преодолеть своих собственных внутренних противоречий, мы бы даже добавили — оно не смогло своевременно их теоретически осмыслить, а потому — и преодолеть. И некоторые противоречия, лежавшие на поверхности, вроде отсталости материальной и социальной базы, Троцкий отчасти описывал верно, но лишь в той их части, где они гармонично увязывались с его идеей-фикс о бюрократии, задушившей революцию — причем в этом он вполне механистично и догматично “натянул сову” (схему) бонапартизма и разгрома французской революции на “глобус” революции октябрьской, совершавшейся и развивавшейся в качественно иных исторических условиях, в том числе и мирового масштаба. 

Классические приемы демагога от марксизма — ложные исторические аналогии, ложная скромность при преувеличении недостатков оппонентов, передергивания и искажения вроде такого:

“Стахановское движение в огромной степени сводится к интенсификации труда и даже к удлинению рабочего дня: в так называемое «нерабочее» время стахановцы приводят в порядок станки и инструменты, подбирают сырой материал, бригадиры инструктируют свои бригады и пр. От семичасового рабочего дня остается при этом нередко только имя. Не советские администраторы изобрели секрет сдельщины: эту систему, которая выматывает жилы без видимого внешнего принуждения, Маркс считал «наиболее соответствующей капиталистическому способу производства»” 

— при том, что стахановское движение заключалось в инновациях и новаторстве, ведущих не к абстрактному повышению производительности труда и сдельщине, а к развитию производительных сил социалистического общества в целом.

Но даже самые убедительно излагаемые теории могут разлететься в пух и прах, стоит только хорошенько приглядеться к тем базовым положениям, которые составляют их фундамент. Самое, пожалуй, главное достижение в деятельности Троцкого-теоретика — это достойная заправского буржуазного хулителя “критика” строительства нового общества в условиях отсталой страны, да еще и разрушенной чередой военных действий — не удивительно, что критика СССР современной российской буржуазией практически калькой копирует критику Троцкого. Все провалы революции в других странах и даже победа фашизма были свалены на бюрократию Сталина — поистине Маркс был бы удивлен такому пониманию бюрократии и толкованию буржуазного права в государстве без буржуазии. Но именно таким образом личность Троцкого преломляла теорию — видимо страстное желание быть вождем общественного движения вызвало непримиримое стремление унизить и растоптать тех, кто его отверг. Что ж, тем не менее революцию творят массы, массы выдвигают и поддерживают своих вождей — можно сколько угодно обвинять невежество и отсталость тех, кто тебя отверг,  но было бы крайне странно для марксиста отрицать тот исторический факт, что именно эти массы и продолжили строить новое общество, пусть и без Троцкого. Да, в этом обществе было много проблем, но разве хоть кто-то из классиков марксизма обещал легкий путь без откатов? Разве не это идеализм — считать, что новый в истории человечества опыт может обойтись без ошибок и неудач? Уж конечно, ни Маркс, ни Ленин никогда подобного не утверждали — просто они были твердо убеждены, что в человечестве найдется достаточно здоровых и прогрессивных сил для преодоления трудностей, рано или поздно. Они верили в человечество и в неумелых попытках прогрессивных движений, в залитой кровью истории увидели рождение прекрасного будущего человечества. 

Нужно быть в высшей степени волюнтаристом и субъективистом для того, чтобы поверить в то, что оппозиция Троцкого (или кого бы то ни было) могла кардинально изменить дело там, где сам он признавал и слабость базы, и низкий уровень культурного развития масс (да с такими-то проблемами в фундаменте теории, как у Троцкого) — но ведь легко выступать предсказателем, когда тебе точно не придется отвечать за результат практического дела. При этом необходимо отметить, что практически изгнание (не расстрел, между прочим) Троцкого и его дальнейшая деятельность, “объективная” критика “с благими намерениями” также сыграли свою негативную роль в отношении компартий других стран к Советскому Союзу —  особенно изощренно, на наш взгляд, его персональное предательство как одного из вождей революции выражалось именно в перманентном противопоставлении партии и рабочего класса СССР в глазах международного коммунистического движения. А ведь если во главе СССР в результате революции оказались не рабочие, а номенклатура и бюрократия — многие ли захотят так рисковать в своей стране? Рисковать судьбами больших масс людей, рисковать самой идеей, в которую многие просто искренне верили? И не были ли последовавшие «негуманные» репрессии результатом столь гуманного отношения к Троцкому в своё время? Ну, теперь это тоже пища для размышлений каждому, кто видит себя одним из “вождей”. 

Демократия

Что же касается демократии, то как и говорится в определении термина — это политическая форма классового господства. Демократия исчезнет вместе с государством и всем сопутствующим. 

Демократическая партия — это партия, опирающаяся на широкие массы, выражающая их интересы, причем сама партия как структура необходимо подразумевает и централизм, и дисциплину, и даже авторитеты с их авторитарностью^[7]. Нужно только правильно использовать понятия, чтобы это осознавать. Партийный демократизм не может заключаться в идейных разногласиях, фракционности — это изначально порочное образование, неизбежно ведущее к расколу^[8], при этом подчинение избранным органам управления не является пассивностью и патернализмом — это называется дисциплиной. Одной из характерных черт троцкизма является как раз подмена понятий в этом плане — нежелание (неумение) мелкобуржуазных представителей подчиняться дисциплине, не ими персонально установленной, но установленной для них в том числе, вызывает у них как правило сопротивление и бунт. Привыкшие к самостоятельности и определённой общественной автономности, попытку распространить на них дисциплину и организованность они воспринимают как личностное подавление (с чем Ленину и приходилось постоянно сталкиваться и выслушивать обвинения в авторитарности), это вызывает у них протест, который они самонадеянно списывают на собственную революционность, обвиняя оппонентов в удушении этой революционности и демократии.  На словах — революция, в делах — контрреволюция.

Троцкисты сегодня

Итак, подводя итоги, что мы можем сказать о современных проявлениях троцкизма? 

Независимо от прославления или открещивания от почитания Троцкого, троцкисты по прежнему характеризуются мелкобуржуазностью сознания,  неорганизованностью, волюнтаризмом, схематизмом и субъективизмом. Все так же они являются по характеристике Ленина течением в коммунистическом движении — с прискорбием нужно отметить, что течение это настолько бурное и полноводное сегодня, что скорее действительный марксизм становится течением в мелкобуржуазном (троцкистском) движении. И скорее это закономерность нынешнего положения дел — уровень развития общества, состояние экономики и положение страны в мировой капиталистической системе, длительный период паразитирования на достижениях социалистического хозяйства, оставившего массу материальных благ как новоявленным буржуям, так и пролетаризировавшимся слоям, как нельзя более способствует (на данный момент) развитию мелкобуржуазного сознания. Кризис выводит общество из состояния покоя, а исторический опыт предлагает материал для переосмысления — и тут таится особый подвох исторического поражения. Троцкий оказывается удачно воспринимаем мелкобуржуазным сознанием, пропитанным к тому же буржуазной пропагандой — его критика практически полностью совпадает в основных моментах с уже знакомой буржуазной “критикой”, но при этом Троцкий выступает от имени марксизма и как марксист, один из пораженных вождей революции. Эта поверхностность противопоставления совпадающей в своей сущности критики  с “буржуазной” и с “марксистской” сторон создает определенный парадокс прояснения предлагаемых причин поражения вплоть до полного ослепления в отношении причин истинных. На этой нездоровой почве и питается конфликт сторон “Сталин/Троцкий”, в котором вместо анализа противоречий самого социализма как реального исторического процесса ломаются копья по поводу действий той или иной персоны — без действительного понимания того, а как нужно было действовать? Почему так, а не иначе? А почему Маркс сказал, что именно так? Не те проблемы, не те причины — зато ощущение борьбы налицо!

Ну и конечно же, кроме пробелов в теории (и именно по этой причине) троцкисты  привносят в коммунистическое движение отрицание исторического опыта СССР, негативное его восприятие — как порой говорят некоторые “теоретизированные” Троцким граждане — “нужно изучать опыт СССР, чтобы не повторить его” — что ж, прекрасный оптимистический заряд для всех сторонников социализма! Только чем же они отличаются в такой позиции от буржуазных «теоретиков»? Так же рассуждает буржуазная пропаганда — вряд ли это сможет вдохновлять массы.

Наверное и так многим очевидно, какие современные объединения являются троцкистскими по своей сущности: все они претендуют на владение марксистской теорией в той или иной степени, все стремятся к созданию искусственных объединений, не имеющих под собой единой платформы, все упрекают «старые организации» в догматизме, авторитаризме и бюрократизме, препятствующем активной творческой деятельности — и создают новые объединения, под своей франшизой эгидой, с абстрактными манифестами о том, “как должно быть” (но не о том, как и что конкретно делать, чтобы получилось “как должно”) и с разглагольствованиями о необходимости широкой демократии и дискуссий в партии, конечно. При этом они не делают различий между дискуссиями и дискуссиями — дурной бесконечностью дискуссий ради них самих и дискуссиями ради приведения взглядов к общему знаменателю для дальнейшего совместного практического действия. Возникающие вокруг них склоки, дрязги, скандалы они стараются обратить в свой политический актив — а вокруг них часто наблюдается определенная нечистоплотность. Так же, как и многие их оппоненты из противоположного лагеря, навешивают ярлыки — «сталинистов», на тех, кто указывает на признаки троцкизма в их действиях, отрицая таким образом отличие троцкизма от марксизма и сводя всё к ложной дихотомии (ведь по их мнению только сталинисты могут быть последовательными противниками троцкизма, а сталинизм — это “антимарксизм”, “партократия”, репрессии и “предательство революции”).

В целом можно свести характеристику современных нам троцкистов к краткому определению: троцкизм — это превращение теории в служанку своих субъективных интересов, соответствующая критика социализма в СССР (бюрократия, репрессии и т.д.) повышенная активность деятельности и бессистемность — как во взглядах, так и в деятельности.

Насколько сильным будет противостояние мелкобуржуазных тенденций, нам покажет реальное развитие событий, пока мы можем только строить предположения, но то, что противостояние это снова неизбежно — вполне очевидно. И наша задача сейчас — не тратить времени зря, товарищи — потом у нас его просто может не оказаться совсем.

Л.Г.

BESKOMM (ч1) (ч2)

1. ↑ Только один из примеров — Троцкий Л.Д. Письмо товарища Троцкого к Чхеидзе (1913 год)
2. ↑ франц. spiritualisme, от лат. spiritualis – духовный, spiritus – душа, дух
3. ↑ Ленин В.И. “Государство и революция”
4. ↑ К. Маркс “Критика Готской программы”
5. ↑ К. Маркс “Критика Готской программы”
6. ↑ Троцкий “Преданная революция”
7. ↑ Ф. Энгельс. “Об авторитете”
8. ↑ Ленин В.И. ПСС Т.25 “О нарушении единства, прикрываемом криками о единстве”